могу, потому что мало ли что может случиться под газетой.

За стеной слышно движение; это встает мой сосед паровозный

машинист. Еще того не хватало, чтобы он пронюхал, что у меня в

комнате сидит мертвая старуха! Я прислушиваюсь к шагам соседа.

Чего он медлит? Уже половина шестого! Ему давно пора уходить.

Боже мой! Он собирается пить чай! Я слышу, как за стенкой шумит

примус. Ах, поскорей ушел бы этот проклятый машинист!

Я забираюсь на кушетку с ногами и лежу. Проходит восемь ми

нут, но чай у соседа еще не готов, и примус шумит. Я закрываю

глаза и дремлю.

Мне снится, что сосед ушел, и я вместе с ним выхожу на лест

ницу и захлопываю за собой дверь с французским замком. Ключа у

меня нет, и я не могу попасть обратно в квартиру. Надо звонить и

будить остальных жильцов, а это уж совсем плохо. Я стою на пло

щадке лестницы и думаю, что мне делать и вдруг вижу, что у меня

нет рук. Я наклоняю голову, чтобы лучше рассмотреть, есть ли у

меня руки, и вижу, что с одной стороны у меня вместо руки торчит

столовый ножик, а с другой стороны - вилка.

Вот,- говорю я Сакердону Михайловичу, который сидит почему-то

тут же, на складном стуле. - Вот видите, - говорю я ему, - какие

у меня руки?

А Сакердон Михайлович сидит молча, и я вижу, что это не нас

тоящий Сакердон Михайлович, а глиняный.

Тут я просыпаюсь и сразу же понимаю, что лежу у себя в комна

те на кушетке, а у окна, в кресле, сидит мертвая старуха.

- 37

- Благодарю вас, - сказал я. - Это очень мило с вашей сторо

ны, но, право, я мог бы и сам.

- Нет, нет, - сказала дамочка, - ступайте на улицу. Что вы

собираетесь купить.

- Видите ли, - сказал я, - я собирался купить полкило черного

хлеба, но только формового, того, который дешевле. Я его больше